я просыпаюсь утром, выдергиваю телефон из розетки и прихожу в айсикью к моему уже почти что любимому недомужчине. мы вместе завтракаем и считаем дни до моего приезда. он спрашивает, возможно ради приличия, что и в каком количестве я съела и сурово справляется насчет моих дурацких витамин. да, съела, говорю. вот и умница, отвечает. в двенадцать он выпиливается на свою работу, а я убиваю время аж до трех.
в три у него получасовой перерыв на обед и на меня в своей блять аське.
в 16 часов дня я запираюсь на кухне и старательно разбрасываю крошки по столу и пачкаю вилки и тарелки, а позже демонстративно тащу всю эту комедию в мойку и так же старательно отмываю это с фейри. урчание в животе заливаю водой, отлично. да, отлично.
в шесть заканчивается рабочий день в злоебучих офисах. тиночкамояхорошая, говорит вместо привета. ам, говорю. несем ахинею аж до семи, пока он не отваливает поужинать. даже не думай, что буду тебе готовить, говорю.
пока он послушно об этом даже не думает, меня из моей сонной молчаливой изоляции выдергивает дружбан. реальная жизнь улыбается широко и подозрительно радужно, пока мы нехотя спускаемся к реке и скалам. он рассказывает про ирпень, универ, своего соседа, своих телок, а так же про киев, майдан и какой-то там глобус. круто, говорю. приезжай ко мне туда на пару недель, говорит. как-нибудь обязательно.
возвращаюсь домой и подыскиваю место, где этот блятский лайф ловит сеть. мояхорошаятиночка. привет. примерно в это же время приходят сомнительные сообщения от энди. ты меня не любишь, читаю. ты меня тоже. я люблю всех людей, и тебя тоже. и свою телку, да пошел ты, говорю предельно громко но не вслух. дарим друг другу ежедневную пронзительную мхатовскую паузу, после чего я возвращаюсь к своему почти что любимому недомужчине.
23 или более часов дня. голодное урчание в животе заливаю водой, чищу зубы, и мы расходимся спать. включаю телефон в розетку, а плеер в наушники. hold it in your gut, кричит кобейн. я соглашаюсь, что да, это было бы лучше всего и засыпаю. мне снится, как я нетерпеливо дырявлю собственные жилы и вгоняю в них морфин, и от этого сразу все закрывают свои поганые рты и наступает блаженная тишина.